немного юмора в теме
"Большое тусклое солнце, похожее на головку знаменитого местного сыра, неспешно заваливалось за зубчатую гряду швейцарских Альп. Умиротворение и покой царили повсюду, в том числе и на небольшой уютной спортивной базе в предгорье, на которой расположились футболисты Московского Динамо.
В тиши окружающих временное пристанище динамовцев лесных зарослей особенно стремился к уединению прославленный ветеран команды, почтеннейший Игорь Петрович Семшов. Если бы случайный наблюдатель задался целью немного проследить за Игорем Петровичем, то был бы весьма удивлен… Несмотря на царящую идиллию, Игорь Петрович пребывал в жесточайшей депрессии, и красоты окружающего мира совершенно его не трогали. Удалившись на глухую лесную полянку, тоскующий ветеран жег костер из крупных купюр европейской валюты, лениво пошевеливая его сломанной веточкой. Мысли обуревали его самые мрачные: теща вконец одолела его своими креативными идеями насчет совместного проживания в большом общем доме, дети вступали в переходный возраст и совершенно отбились от рук… На свою работу Игорю, по большому счету, было давно и глубоко наплевать, но обязательства, наложенные подписанными когда-то бумагами, вынуждали его по-прежнему таскаться с командой, бесцельно и бессмысленно. Он и сам уже не понимал, зачем это делает – просто работали многолетние приобретенные рефлексы: автобус-самолет-база-самолет-автобус-база… Правда, очередной динамовский тренер, румын по национальности, ухитрялся-таки периодически бесить даже вечно спокойного и меланхоличного Игоря Петровича – до такой степени, что тот порой всерьез собирался послать все и всех куда подальше, и покинуть расположение команды. Раздражал он Игоря буквально всем: своими блестящими и жалобными цыганскими глазами, категорическим нежеланием говорить по-русски, хамским и истеричным поведением. Причем, что особенно бесило, русский язык он, судя по всему, отлично понимал, и когда в бытовых разговорах футболистов, мимо которых он проходил, проскакивали слова «бабло», «бухло» и «потусить» , его большие влажные глаза мгновенно превращались в неприятные черные точки, а на следующей тренировке обязательно случалась какая-нибудь гадость. А сегодня, например, тренер привел в команду новичка… Подумать только – новичок приехал на настоящем живом коне, одет был в красную шелковую рубаху и черные шаровары, а в ушах носил огромные золотые кольца! Когда вечером ребята предложили ему, как полагается, отметить вливание в команду, тот презрительно отказался, и даже не остался в общем корпусе ночевать, а разбил на улице большую палатку, возле которой всю ночь жег костер и пел разнузданные песни гнусавым голосом.
…Завороженный пламенем костерка из пятисотъевровых банкнот, Игорь Петрович понемногу отходил от своих мрачных раздумий. Перед его внутренним взором вдруг поплыли отчетливые и приятные видения: вот он стоит, с двуглавым орлом на груди, посреди огромного переполненного стадиона, вот ему вручают бронзовую медаль на чемпионате Европы… «Союююз нерушимый респууублик свобооодных…» - тихонько запел Игорь, задумчиво улыбаясь.
Внезапно его грезы были прерваны громким треском, и из ближайших кустов вылез его партнер по команде, неунывающий Кевин Кураньи. «О, Сима, привет!» - с легким акцентом произнес Кевин, подходя ближе. Акцент в его речи практически не ощущался, в связи с чем Кевин небезосновательно гордился своими выдающимися лингвистическими способностями.
- Здорово, Кеш. Как дела? Чего не тренировался сегодня?
- У меня травма! Болит нога. Когда болит нога, тренироваться нельзя, потому что будет еще больнее! – многозначительно заявил Кевин, назидательно подняв палец.
- Это да… С этим не поспоришь… - вяло согласился Игорь Петрович и подбросил в огонь новую пачку денег.
- Огонь… Огонь – это тепло. Он обжигает. А вода мокрая. Она тушит огонь! – тем же наставительным тоном произнес Кевин, уставясь на пламя.
- Охуительная мысль! – поддакнул Игорь. – Не забудь в фэйсбуке написать…
- Именно так я и сделаю, - с самым серьезным видом сказал Кураньи и протянул руку к мешку с деньгами, откуда Петрович черпал топливо. Достав еще одну пачку, он протянул ее над костром и разжал руку, но коварная упаковка, совершив невероятный кульбит в воздухе в пяти сантиметрах от огня, спланировала в сторону и упала рядом. Огорченный Кевин горестно махнул рукой, перекрестился, и снова скрылся в кустах.
…Меж тем основная масса ребят коротала вечер в холле основного корпуса, пользуясь предоставленным свободным временем. Особняком сидели два старых закадычных друга: Александр Кокорин и Федор Смолов. Разломав пополам дорогие аудионаушники, они взяли каждый по одному и вместе слушали какую-то модную клубную музыку, подергивая ногами и руками в такт звучащему ритму.
- Скучно! – пробурчал внезапно Федор и запустил наушником в стену. Издав прощальное «тумц-тумц-тумц», наушник захрипел и замолк.
- Да ладно, чего ты? – весело сказал Саша, и подтолкнув друга под бок, расплылся в фирменной мальчишеской улыбке.
- Да чо, ебт… Вискаря нет, текилы тоже, мохито сраное – и то не дают! И выебать некого… А прикинь, Вика всего-то в сотне верст отсюда сидит, фотосессия у нее в Женеве какая-то… О, кстати, смотри, я тут татуху себе новую набил, зацени-ка! – и прежде чем Александр успел сказать хоть слово, Федя вскочил, развернулся задом и сдернул штаны. На нижней части его спины с фотографической точностью было нанесено изображение известной светской львицы Виктории Лопыревой, причем художник выполнил свою работу столь искусно, что выдающийся бюст красавицы как бы образовывался поджарыми спортивными ягодицами Федора.
- Ну чего, крутяк?! – горделиво поинтересовался талантливый форвард, однако ответ Саши был заглушен громкими стонами, донесшимися из противоположного угла.
Там, в заботливо созданном полумраке, на старом матрасе, лежавшем прямо на полу, метался в горячечном исступлении какой-то морщинистый старик, прикованный к батарее двумя парами наручников. При близком рассмотрении в нем угадывался некогда знаменитый нападающий Андрей Воронин. На его стоны от телевизора оторвался и подошел к больному другой динамовский ветеран, Леандро Фернандес. При его приближении охранявшие покой Андрея молодые динамовцы Павел Соломатин и Никита Чичерин бойко вскочили и вытянулись в струнку.
- Тааак… - грозно произнес Леандро, потянув носом воздух около прикованного. Воздух отчетливо источал спиртовые ароматы. «Давали?» - поинтересовался аргентинец у молодежи.
- Никак нет! – хором отрапортовали ребята. – «Это у него печень так пахнет, извиняюсь…» - смущенно проговорил Соломатин. «Выходит зеленый змий из него, ну, вот от того и зловоние…»
- Ладно. Продолжайте присмотр! – успокоился Фернандес и направился обратно к телевизору. В этот момент со стороны входа послышался какой-то шум, в дверях показался незнакомый пожилой мужчина, и тут же, не заметив, споткнулся о сидящего на корточках Александра Сапету. Мужчина был одет в потрепанный дешевый свитер и выглядел вообще довольно непрезентабельно, несмотря на пришитые к свитеру погоны с большими звездами.
- Кто такой? – подозрительно спросил Сапета, не вставая с корточек и продолжая заниматься важным делом: из большой алюминиевой кружки он прихлебывал какую-то горячую маслянисто-черную жижу, а другой рукой затачивал об стену черенок алюминиевой же ложки.
- Так это, ребята, я же президент ваш, Соловьев моя фамилия! Не признали чтоль, родимые?! – вошедший вскинул руки в приветствии, адресуя его всем присутствующим.
- Ааа, извиняюсь, старшой, не признал сразу… - Сапета уважительно кивнул на звезды на плечах визитера, виртуозно сплюнул длинным плевком между зубов и поднялся с корточек. Тем временем гость прошел целенаправленно к Александру Кокорину, и подойдя, потрепал того по плечу и ласково улыбнулся. «Ээх, Сашка, Сашка… Вырос-то, возмужал как! Орел, одно слово!» Саша смущенно покраснел и потупился. «А погода-то здесь какая, а, Саньк? Воздух, горы – красота!» - продолжал Соловьев, не сводя внимательного взгляда с Кокорина. «Ну да, товарищ генерал… Горы – они того, красивые, да…» - пробормотал Саша, уставясь в окно.
- Любишь горы, значит? – радостно спросил президент у ничего не понимающего Александра.
- Ну это… Ну да, наверно..- Александр окончательно смутился.
- Да только горы-то эти, Сашка, они ведь какие? Они ведь чужие нам горы-то эти тутошние! Неужто не чувствуешь – не по-нашему здесь все, неправильно как-то… Кавказ – вот она силушка-то наша, и красота первозданная! Мдаа… - мечтательно протянул генерал. «А что, Сашка, а вот не хотел бы ты в горах-то наших кавказских почаще бывать-то – красотами нашей Родины преисполниться, так сказать?»
- Да я даже не знаю… А как так, почаще-то? У нас вон, сезон уже скоро - только и будет, что база, Химки, да выезда… - Саша нахмурился, начиная чувствовать подвох.
- Да все можно устроить, Сашенька, все решаемо, дорогой ты мой! От тебя и надо-то всего ничего – подпись свою поставить, что так мол, и так, прошу оправить меня на лечение в оздоровительный центр на Кавказе, и все! Делов-то! А мы даже и денюжек на дорогу тебе дадим, да-да! Целую кучу, нет, даже три кучи, во как!
Полностью ошалевший Кокорин в безмолвном изумлении уставился на суетящегося генерала, и тот, восприняв его молчание, как знак согласия, сделал знак тихому, незаметному человеку, маячившему возле дверей. Тот подошел, волоча за собой огромный чемодан. Человека этого никто из футболистов практически не знал – знали только из сведений на клубном сайте, что это какой-то Дмитрий Галямин, но чем именно он занимается, никто осведомлен не был. Генерал-искуситель немного приоткрыл крышку чемодана и извлек оттуда три охапки купюр и какой-то документ, написанный, судя по всему, на овечьей или ослиной шкуре.
- Ну вот, Сашка, на, забирай, генерал свое слово держит! – Соловьев торопливо распихивал пачки Александру в карманы штанов, под майку, в руки. – И подпись, подпись поставить не забудь! – суетливо подсунул он извлеченный пергамент. Как только росчерк Саши остался на шкуре, генерал мягкими, но настойчивыми движениями препроводил его в руки Галямина, который увлек Сашу за дверь. Стоявшие у окна ребята видели, что на улице Галямин подвел молодого динамовца к группе суровых бородатых мужчин в бурках и папахах, которые, получив шкуру с подписью и Сашу, немедленно усадили того в белый Бугатти с позолоченными дисками и надписью «Хулиган» на тонированном лобовом стекле, после чего, взвизгув колесами, скрылись в клубах пыли, и еще все лишь несколько секунд о них напоминала лишь угасающая в дали песня про «Черные глаза».
Тем временем оставшийся в холле генерал обвел ничего не понимающих ребят медленным взглядом и сурово нахмурил брови.
- Ну, что, сынки… Все всё видели? – мрачным голосом спросил он.
- Ну, это… Тарищ генерал, а чо это было-то? Я чота не догнал… - поинтересовался Сапета, шмыгул носом, сплюнул на стену и растер плевок носком лакированного ботинка.
- Это? Это, Саша, вы сейчас видели, как иуда, погнавшийся за длинным евро, предал родную, воспитавшую его команду… Как же это горько, мерзко и противно… Впрочем, я ему не судья. Добра и света предателю. Я же приму любое его решение. Как и любого из вас. Вам жить, думайте сами! - с этими словами генерал подхватил чемодан с деньгами и быстро вышел. Озадаченные ребята переглянулись, помолчали немного, и разошлись по номерам…" (с) c@p
