А я вот решил Клюева почитать "Между двух стульев".
Пока что понял, что всё вокруг суета и асимметричный дуализм языкового знака
А вот небольшой отрывочек.
"Как-то сама собой вспоминается история про одну, извините за выражение, бабу. Впро-
чем, выражение это не мое, а народное: «Баба сеяла горох …» — видите ли. Прямо тут уже мож-
но облегченно вздохнуть: история обещает быть сельскохозяйственной, а не... ну, в общем,
сами понимаете. Итак, совершается нечто общественно-полезное, а именно посевная. При-
чем посевная совершается бабой. Пусть так, хотя, конечно, отдельная конкретная баба могла
бы и сажать горох, а не сеять его, поскольку сажают в огороде, а сеют на поле — и обычно сеют
не бабы, а сеялки. Но баба сеет — ладно, дело ее.
Итак, сеет баба горох, то есть пребывает, как бы это поточнее сказать, в естественных ус-
ловиях, на природе то есть. В чистом как бы поле. На присутствие чистого поля мы, в общем-
то, вправе рассчитывать. Момент эдакого приволья даже акцентируется:
«Баба сеяла горох —
Прыг-скок!
Прыг-скок!»
Иными словами, есть где бабе нашей порезвиться. Либо труд ей не в тягость, либо она
сумасшедшая, поскольку сеять горох и осуществлять «прыг-скок» по иным причинам, вроде
бы, ни к чему. Если это, конечно, не ритуальный танец... В любом случае у нас, видимо, есть
все основания порадоваться за данную бабу: пусть себе прыгает, как дитя. Впрочем, недолго
бабе прыгать, ибо выясняется, что находится она в условиях, не вполне приемлемых для про-
ведения посевной.
Следующее сведение буквально поражает нас как гром среди ясного неба:
«Обвалился потолок»…
Страшная догадка приходит на ум: баба сеет и прыгает в помещении. Если бы с самого
начала у нас была бы хоть тень подозрения по поводу того, где происходит все описываемое,
мы бы, может быть, дальше ничего и выяснять не стали. Тут подлость в чем состоит: сначала
нашу бдительность усыпляют эдакой пейзанской жанровой сценкой, а потом, не объявляя
о перемене места действия, прямо на голову обрушивают свод — и следующие «прыг-скок»
отдаются в наших ушах слабым акустическим эффектом запоздалого эха. Что же еще, если не
эхо, эти третье и четвертое (!) «прыг-скок»:
«Обвалился потолок —
Прыг-скок, прыг-скок ...»
А впрочем, тут и мудрить особенно нечего: просто баба до-пры-га-лась. Чего, кстати, сле-
довало ожидать. Внутреннее перекрытие рухнуло, видимо похоронив под собою нашу бабу.
Здесь бы и истории конец, а кто слушал — молодец, да не так-то все, оказывается, скверно.
Дело в том, что бойкая баба жива и продолжает функционировать — правда, в каком-то
странном режиме. Нам говорится об этом так:
«Баба шла, шла, шла...»
То есть бросила сеять горох и куда-то отправилась, о горохе совершенно забыв. К гороху
мы уже больше не вернемся никогда, как бы нам этого ни хотелось. Результаты труда оказа-
лись погребенными под обломками потолка, а бабе хоть бы что: она решила прогуляться.
Стало быть, баба определенно жива и, как выясняется, голодна…
«Баба шла, шла, шла —
Пирожок нашла —
75
Села поела, опять пошла».
Есть в поведении бабы какая-то отвратительная разухабистость, свидетельствующая, в
частности, о поистине безграничной тупости. Разве чудом уцелевшее после обвала сколько-
нибудь тонкое человеческое существо так вот просто усядется есть где попало и что попа-
ло — какой-то валяющийся на дороге пирожок? Вроде бы будничная такая сцена: села поела,
подняв еду с земли, — хорошо, кстати, что там вообще еда лежала, потому как бабе все равно,
видимо, было что съесть, — и, самое ужасное, опять пошла, наплевав просто на все на свете.
Автоматическая какая-то баба. И поразительно живая — живее всех живых.
Ну, и как говорится, — шла бы себе куда собралась. Так нет же. Наевшись, баба и вовсе
потеряла голову — как по-другому можно объяснить разнузданные балетные па, которые эта
уже надоевшая нам баба принялась совершать на наших глазах?
«Встала баба на носок ...»
Вот, значит, что она еще, оказывается, умеет. Это фуэте в ее возрасте (а баба предпола-
гается, видимо, все-таки не слишком молодой — прямо скажем, хочется думать, что это баба
в годах) оскорбительно для зрения. Дальше баба начинает просто, извините за подробность,
кобениться:
«Встала баба на носок,
А потом — на пятку...»
Тут самое неприятное — «а потом». Баба кобенится не просто абы как, а размеренно,
откровенно и напоказ. Все остальное уже и вовсе неприлично: она устраивает просто какой-то
шабаш. Даже непонятно, что именно на нее так подействовало, — впрочем, это и неважно...
Важно другое: баба начинает отплясывать, окончательно, видимо, лишившись рассудка
и путая жанры:
«Стала русского плясать,
А потом — вприсядку!»
А тут уж и вовсе невозможно постичь: почему вприсядку баба пляшет «потом», после
русского, когда это вроде как одно и то же, и что это вообще за танец такой разнузданный,
которым заканчивается история про бабьи проделки?
Нет чтобы представить нашему вниманию героический рассказ о том, как баба сеяла го-
рох, но, увидев, что в одной из изб обвалился потолок, срочно вызвала бригаду ремонтников:
починив потолок, ремонтники разошлись по домам, а баба вернулась к прерванному заня-
тию и засеяла 10 га горохом. Вот...
И попробуй догадайся, какая история хуже."
